Первые сведения о Д.Г. Россетти К.И. Чуковский получил от В.Е. Жаботинского, начав в октябре 1901 г. сотрудничество с «Одесскими ведомостями», где тоже начинающий, но более опытный В.Е. Жаботинский печатал свои материалы; об этом обстоятельстве спустя годы сам К.И. Чуковский сообщал Р.П. Марголиной (письмо от начала сентября (не позднее 12) 1965 г.): «От него первого я узнал о Роберте Браунинге, о Данте Габриеле Россетти, о великих итальянских поэтах» .
В качестве лондонского корреспондента К.И. Чуковский опубликовал на страницах «Одесских новостей» в июне 1903 — августе 1904 г. 89 статей, в одной из которых — «Годовщина колледжа», печатавшейся с продолжением в №6358 от 8 июля и в №6366 от 16 июля, Д.Г. Россетти дважды упомянут как преподаватель искусства портрета и акварельной живописи в созданном в 1854 г. Колледже для рабочих, при этом показана эволюция самого колледжа — от высоких идей и дерзновений к обывательскому прагматизму: «Об искусстве вызвались читать Россетти, Берн-Джонс, — и слава их много способствовала популярности колледжа. Вместо рабочих — которые некогда восторженно слушали Рескина и Россетти, с их мечтами о прекрасной, возвышенной жизни, — теперь в стенах колледжа толпятся золотушные юноши, которым только бы поскорее набить руку в конторской мудрости» . Вспоминая свою журналистскую работу в Лондоне, К.И. Чуковский в автобиографической заметке «О себе» (1964) называл себя «корреспондентом из рук вон плохим», проводившим время не на заседаниях парламента, а в библиотеке Британского музея, за упоительным чтением произведений английских авторов, в т. ч. и Д.Г. Россетти: «…читал Карлейля, Маколея, Хэзлитта, де-Куинси, Мэтью Арнолда. Очень увлекался Робертом Браунингом, Россетти и Суинберном» .
В письме жене М.Б. Чуковской, датируемом по содержанию второй половиной января 1906 г., К.И. Чуковский рассказал о своей первой встрече с В.Я. Брюсовым, обратившимся к нему с предложением «постоянного сотрудничества в - Весах» и сразу заговорившим «о литературе, о Свинберне, о Россетти, о Уитмане» . Вскоре началась переписка К.И. Чуковского и В.Я. Брюсова, причем, предлагая реальные варианты сотрудничества, К.И. Чуковский в письме от 1 февраля 1906 г. говорил о своем желании подготовить рецензию на изданную в 1905 г. в Лондоне книгу «Pre-Raphaelite Brotherhood» («Прерафаэлитизм и прерафаэлитское братство») Уильяма Холмана Ханта (1827 — 1910), одного из основателей Братства прерафаэлитов, «друга Россетти, Морриса, Брауна»: «Я прерафаэлитов немного знаю, видел большинство их картин, и, попади ко мне эта книга, смог бы, мне кажется, дать о ней добросовестный отчет. Так что, буде для мартовской книжки Весов понадобится Вам статья о Прерафаэлитах, — доставьте мне эту книгу или благоволите выслать 25 р., я сам ее достану» . Не получив ответа В.Я. Брюсова, К.И. Чуковский уже 3 февраля настоятельно напомнил ему: «Очень хотелось бы два томика Holman Hunt’а. Неужели Весам не нужна статья о прерафаэлитах?» . Еще более интересен фрагмент письма К.И. Чуковского В.Я. Брюсову от 5 мая 1906 г. с предложе¬нием своеобразного обмена: «Прошу прислать мне 5-ую кн Весов, а я за то пришлю Вам перевод из Россетти» 1 . Состоялся ли обмен – неизвестно, но переводы из Россетти, равно как и рецензия К.И. Чуковского на книгу Уильяма Холмана Ханта, в «Весах» не появились.
Во многом под впечатлением от общения с В.Я. Брюсовым К.И. Чуковский сильно увлекся поэзией Д.Г. Россетти. В его дневнике летом 1906 г. начинает постоянно мелькать имя английского поэта, ранее встречавшееся лишь однажды, в связи с негативной характеристикой Н.М. Минского и его домашнего быта 2 , затем появляются и тексты первых переводов:
Сонет — это памятник минуте, — памятник мертвому, бессмертному часу, созданный вечностью души. Блюди, чтобы он не кичился своим тяжелым совершенством, — создан ли он для очистительной молитвы или для грозных знамений. Отчекань его из слоновой кости или из черного дерева, — да будет он подобен дню или ночи. И пусть увидит время его украшенный цветами шлем — блестящим и в жемчугах. Сонет — монета. Ее лицо — душа. А на обороте сказано, кому она служит воздаянием: служит ли она царственной податью, которой требует жизнь, или да¬нью при высоком дворе любви. Или среди подземных ветров, в темных верфях он служит, он кладется в руки Харона, как пошлина смерти 4 .
Прекрасно! Я начал хромыми стихами:
О памятник мгновения — сонет, —
Умершего бессмертного мгновенья 5 .
Исправил вторую строфу Rossetti:
ВНЕЗАПНЫЙ ПРОСВЕТ
Я был уже здесь когда-то.
Когда — отгадать не могу.
Помню эту сладость аромата,
Эту травку вдоль речного ската,
Эти звуки, эти вздохи, и огни на берегу.
Ты когда-то была моею,
Не помню, не знаю, когда.
Ласточка блеснула — и за нею,
Ей вослед ты изогнула шею,
И тебя узнал я тотчас, да, я знал тебя всегда!
A NEW YEAR’S BURDEN 6
Гуляет ветер над полями,
Над нашим радостным путем.
Из песен, прежде петых нами,
Какую ныне мы споем?
Только не эту, моя дорогая, о нет. (2 р.)
Были с нами они когда-то,
Но часам заката неведом рассвет.
Тумана бледного туманней
Вдали аллея. Новый год
Из солнца кровь, алея, пьет.
О, из былых твоих лобзаний
Какое ныне расцветет?
Сплелися ветви над очами
И небеса среди сетей.
О чем, о чем под небесами
Забыть мы рады меж теней?
Не наше рожденье, о нет,
Не нашу кончину, о нет!
Но нашу любовь, что уж боле не наша…
18 июня. Заинтересовал меня Чаттертон. Вот что пишет о нем Rossetti: «С шекспировской зрелостью в диком сердце мальчишки; сомнением Гамлета близко соединенный с Шекспиром и родной Мильтону гордыней Сатаны, — он склонился только у дверей Смерти — и ждал стрелы. И к новому бесценному цветнику английского искусства — даже к этому алтарю, который Время уже сделало божественным, к невысказанному сердцу, которое противоборствовало с ним, — он направил ужасное острие и сорвал печати жизни. Five English Poets. Sonnet Fist» 7 . .
Имя Россетти и в дальнейшем постоянно мелькает в статьях, письмах, дневниковых записях К.И. Чуковского, хотя к переводческому осмыслению его произведений он более не обращается. Так, незнание Россетти насмешливо ставится К.И. Чуковским в укор одному из писателей и значительной части литературного сообщества в статье «Воззвание о литературном обществе» (1906): «Я думаю, что г. Евгений Чириков ничего не знает о сонетах Данте Габриэля Россетти. И я думаю, что это нехорошо. Я вообще полагаю, что русскому литератору следовало бы подтянуться» . В статье «О пользе брома. По поводу г-жи Елены Ц.» (1906), полемизируя с Е.К. Цветковской, выступившей в защиту К.Д. Бальмонта от критики К.И. Чуковского, последний системно опровергал ее аргументы, прибегая однажды и к помощи поэзии Россетти:
Я заметил рифму (или, как хочется г-же Елене Ц., созвучие) force и doors. Г-жа Елена Ц. говорит: doors долгое не рифмуется с кратким force. Верно ли это?
Беру Россетти.
Rose Mary gazed from the open door
As on idle things she cared not for.
И заключаю, что г-жа Елена Ц. снова говорит вздор .
В статье «Чудо» (1907) содержались интересные размышления о поисках прерафаэлитами образцов в историческом прошлом своей страны, во многом подчеркивавшие национальный колорит их творчества: «Когда англичане захотели заняться стилизацией, их Россетти не побежал за стилем в Норвегию, их Вильям Моррис не перехватил стиль у персов, их Берн-Джонс не предался изучению XVI века в Архипелаге, — они прямо обратились к своему прошлому, к своему средневековью, к менестрелям, к тамбуринам, к круглому столу, к Чосеру, к Фруассару, к Лэнглэнду…» .
Дневниковая запись К.И. Чуковского от 9 сентября 1907 г. сохранила свидетельство о том, что творчество Россетти как художника обсуждалось К.И. Чуковским с И.Е. Репиным: «Сел, и мы заговорили про Россетти (академичен) » . В том же 1907 г., откликаясь на страницах «Весов» на книгу новозеландского писателя Артура Адамса, К.И. Чуковский характеризовал каданс его стиха, вспоминая о Россетти: «Весь каданс стиха средневековый, — тот, который оживлен Чаттертоном, Китсом, Роcсетти» . Советуясь с М.О. Гершензоном (письмо, датируемое концом января 1908 г.) относительно возможностей своего участия в журнале «Критическое обозрение», К.И. Чуковский называл, в числе возможных, но вряд ли приемлемых для респондента вариантов, подготовку статьи о Д.Г. Россетти: «Я больше могу об англичанах — о Суинберне, Уэльсе, Росcетти. Но они, должно быть, Вам не нужны» . Узнав историю, связанную с замужеством внучки прерафаэлита Форда Мадокса Брауна Джулиэт Хьюффер, ставшей женой эмигранта-революционера Д.В. Соскиса, в молодости жившего в родной для К.И. Чуковского Одессе, а также об осуществленном Дж. Хьюффер переводе на английский язык поэмы Н.А. Некрасова «Кому на Руси жить хорошо», К.И. Чуковский иронично отметил, что «Данте Габриэль Россетти, должно быть, в гробу переворачивается от такого посрамления Прерафаэлитского ордена» (из письма Р.Н. Ломоносовой от 22 июля 1925 г.) .
В статье «Уитмен в русской литературе» (первая ред. — «Русские об Уитмене» (1914) ) К.И. Чуковский, полемизируя со словами Кнута Гамсуна, называвшего появление «Листьев травы» У. Уитмена смешным, обусловленным «изумительной наивностью» их автора, говорил о поклонниках поэзии У. Уитмена, называя среди них Д.Г. Россетти: « мы можем прибавить, что изумительная наивность Суинберна, Эмерсона, Россетти, Бьернстьерне-Бьернсона, Фрейлиграта, Бальмонта и других соблазнила их прийти от этих сочинений в восторг» . Д.Г. Россетти был упомянут также на одной из страниц рукописного альманаха «Чукоккала», где К.И. Чуковский сообщал о своем приезде в Лондон в феврале 1916 г. и знакомстве там с «неутомимым историком английской литературы» Эдмундом Госсом: «У меня до сих пор сохраняется с давнего времени его четырехтомная, роскошно иллюстрированная «История английской литературы». Импонировало мне также и то, что он был другом Суинберна, Роберта Браунинга, Данте Габриэля Россетти и других чтимых мною (в то время) поэтов» .
В дневниковой записи от 6 августа 1921 г. К.И. Чуковский представил свой круг чтения, в котором в тот момент был и Д.Г. Россетти, определенное возвращение интереса к которому в новый исторический период обусловливалось работой над очерком об О. Уайльде: «На столе у меня Блок, D.G.Rossetti, «Cristabell» Кольриджа, «Бесы» Достоевского » . В книге «Оскар Уайльд» (1922), указывая на непосредственную сопричастность О. Уайльда творчеству предшественников, особенно ярко проявившуюся в пер-вой книге этого «самого оторванного от земли, самого нестихийного, самого неорганичного в мире человека», К.И. Чуковский признавал, что О. Уайльд предпочел воспеть «не героев, не возлюбленных, — как свойственно юным поэтам, — а поэтов : Суинберна, Китса, Россетти, Морриса; художника — Берн-Джонса; актеров : Эрвинга, Сару Бернар, Эллен Терри» . По его наблюдению, Россетти активно влиял на современное ему общество не только как поэт, но и как художник: « лондонские дамы одно время не только перенимали прически и платья с картин Россетти и Берн-Джонса, но даже лица свои делали такими, какими видели их на этих картинах» .
Отметим, что имя Россетти также неоднократно встречается в лекции Оскара Уайльда «Ренессанс английского искусства», переведенной К.И. Чуковским в 1912 г. для четвертого тома издававшегося под его редакцией «Полного собрания сочинений» Уайльда, причем многие уайльдовские мысли о современнике и его единомышленниках оказались в полной мере близки русскому переводчику, например:
Прерафаэлитское братство, куда входили Данте-Габриель Россетти, Гольман Гент, Миллес — обладало тремя качествами, которых английская публика ни за что никому не простит: силой, энтузиазмом и молодостью. . Они называли себя прерафаэлитами, — не потому, чтобы они хотели имитировать ранних итальянских мастеров, а потому, что именно в творениях этих предшественников Рафаэля они нашли и реализм могучего воображения, и реализм тщательной техники, страстную и яркую восприимчивость, интимную и сильную индивидуальность, — все, что совершенно отсутствовало в поверхностных отвлеченностях Рафаэля. Увлечение причудливыми французскими размерами — балладой, песней с повторным припевом, растущее пристрастие к аллитерациям, к экзотическим словам и рефренам, у Данте Россетти и у Свинберна — просто-напросто есть попытка усовершенствовать флейту, трубу и виолу, при посредстве которых дух века устами поэта мог бы создать для нас их многовещающую музыку. В поэзии у Данте-Габриэля Россетти, а также у Морриса, Свинберна и Теннисона, превосходная изысканность и точность языка, бесстрашный и безупречный стиль, жажда сладостной и драгоценной мелодичности, постоянное признание музыкальной ценности каждого слова — все это относится к технике, а отнюдь не к области чистого интеллекта .
Попав 25 апреля 1954 г. в больницу, К.И. Чуковский был рад принесенным туда переводчицей Т.М. Литвиновой книгам. Видимо, первым, с чем он решил ознакомиться, были воспоминания секретаря Данте Габриэля Россетти Холла Кейна. Уже 26 апреля в дневнике появилась запись: «Прочитал Hall Cain’а -Воспоминания о Россетти. Hall Cain’а я терпеть не могу, но его воспоминания кажутся мне интересными. Этот огромный дом в Cheyne Walk’e, где одиноко, отрешенный от всего мира жил несчастный Россетти, страдавший бессонницей, пивший каждую ночь хлорал, уверенный, что против него устроен заговор шайкой каких-то врагов. Оказывается, Россетти не любил той женщины, на которой женился, которую увековечил на картинах, в гробу которой похоронил свою рукопись. Умер он внезапно от брантовой болезни на 54 году жизни; умер весною 1882, чуть ли не в день моего рождения. Кончает Холл Кэйн пошло: -наконец-то его бессонница кончилась, и он заснул непрерывным сном! Скоро это можно будет сказать и обо мне» . Не менее подробно о книге Холла Кейна К.И. Чуковский рассуждал в конце апреля 1954 г. в письме Т.М. Литвиновой: «-Россетти Холл Кейна как раз для больницы: главное содержание: как страдальчески умирал Габриель, истерзанный бессонницами и предчувствием смерти, и как он оглушал себя хлоралом. И концовка подходящая: умер, — значит, бессонницы кончились и хлорал уже больше не нужен. Холл Кейн — непроходимый пошлец, но книжка вышла у него убедительная» . Также К.И. Чуковский признавался в письме Т.М. Литвиновой, что из книги «Воспоминаний о Россетти» Холла Кейна впервые узнал о знакомстве Д.Г. Россетти и И.С. Тургенева: «Интересно, что с Габриелем был знаком, как оказывается, Тургенев. Этого я не знал. Экий прыткий старичишка!» .
В последний раз К.И. Чуковский вспоминал о Россетти во время поездки в Англию для участия в церемонии присуждения ему почетной степени доктора литературы Оксфордского университета honoris causa, — в дневниковой записи от 27 мая 1962 г. сообщалось об обеде с участием профессора-слависта Джона Саймона Габриэла Симмонса, ректора колледжа «All Souls» в Оксфорде Джона Сперроу и жены Н.К. Чуковского — переводчицы М.Н. Чуковской: «Мы говорили о Rossetti, о Суинберне, об Оскаре Уайльде » . В те годы имя Россетти было, за малым исключением, известно в России лишь узкому кругу специалистов по английской литературе и искусству; К.И. Чуковский оказался последним, кто из далекого Серебряного века десятилетиями продолжал сохранять светлое чувство к поэту, которым был увлечен в молодости.
Д.Н. Жаткин, Пензенский государственный технологический университет (г. Пенза, Россия)
Примечания:
1 Вопреки устоявшемуся мнению, в указателе упоминаемых лиц в монографии В.Э. Молодякова «Валерий Брюсов» (2010) отмечено, что в данном случае имеется в виду не Д.Г. Россетти, а его сестра К. Россетти . Косвенным основанием для такого суждения может быть то обстоятельство, что В.Я. Брюсов не переводил произведений Д.Г. Россетти, а из творчества его сестры Кристины осуществил один перевод — «Когда умру, над прахом…» (1903) .
2 См. дневниковую запись К.И. Чуковского от 4 апреля 1905 г.: «Четырехугольный этот джентльмен — противен донельзя. В маленьком, полупроститутском, полулитературном гостиной-будуаре-кабинете г-жи Вилькиной-Минской рядом с портретом Буренина и Случевского висит Божья Матерь Смягчение Всех Сердец, жарко и душно топится камин, духи, альбомы, Россетти, Берн-Джонсы, - Весы! и т. д.» .
3 В переводе К.И. Чуковского — «Внезапный просвет» (см. дневниковую запись от 8 июня 1906 г.).
4 Абзац представляет собой подстрочный перевод вступительного сонета «A Sonnet is a moment’s monument… » Д.Г. Россетти из «Дома Жизни».
5 Поэтический перевод двух первых стихов вступительного сонета «A Sonnet is a moment’s monument» Д.Г. Россетти из «Дома Жизни».
6 Новогоднее бремя (англ.)
7 Закавыченный текст является подстрочным переводом первого сонета «Thomas Chatterton» из цикла «Five English Poets» («Пять английских поэтов»).
Список литературы
1. Молодяков В.Э. Валерий Брюсов. — СПб.: Вита Нова, 2010. — 672 с.
2. Переписка В.Я. Брюсова и К.И. Чуковского / Вступ. заметка, публикация и комментарии А.В. Лаврова //Контекст — 2008. Историко-литературные и теоретические исследования. — М.: ИМЛИРАН, 2009. — С. 275 — 405.
3. Россетти Х. «Когда умру, над прахом…» / Пер. и вступ. заметка В.Я.Брюсова // Литературное приложение к газете «Русский листок». — 1903. — 26 янв. (№26). — С. 52.
4. Уайльд О. Ренессанс английского искусства: Лекция /Пер. К.И.Чуковского // Уайльд О. Полное собрание сочинений: В 4 т. / Под ред. К.И.Чуковского. — СПб.: Т-во А.Ф.Маркс, 1912. — Т. 4. — С. 126 — 145.
5. Чуковский К.И. Собрание сочинений: В 15 т. — М. : Терра — Книжный клуб, 2001 — 2009. — Т. 1 — 15.
6. Чуковский К. Artur H. Adams. London Streets. T.N. Foulis. London and Edinburg, 1906. 3 s. 6 d. //Весы. — 1907. — №2. — С. 94 — 95.
7. Чуковский К.И. Русские об Уитмене // Чуковский К.И. Поэзия грядущей демократии. Уот Уитмэн / С предисл. И.Е. Репина. — М.: Т-во И.Д. Сытина, 1914. — С. 104 — 124.
8. Чуковский К.И. Уитмен в русской литературе // Чуковский К.И. Уолт Уитмен. Поэзия грядущей демократии. -М.-Пг.: Госиздат, 1923. — С. 143 — 165.
9. Чукоккала: Рукописный альманах Корнея Чуковского / Предисл. И.Л. Андроникова; сост., подг. текста и примечания Е.Ц. Чуковской. - М. : Русский путь, 2008. — 584 с.
История любви Данте Габриэля Россетти и его музы Элизабет Сиддал, любви, вдохновившей художника на создание одной из лучших его картин «Благословенная Беатриче», давно стала мифом, легендой, будоражащей воображение живописцев, писателей, поэтов и историков викторианской эпохи уже на протяжении почти полутора столетий.
В 1849 году молодой лондонский художник Уолтер Деверелл зашел в модную лавку некой миссис Тозер, где его мать выбирала себе очередную шляпку. В этом сложном деле - а выбор шляпки чрезвычайно сложное дело - миссис Деверелл помогала очаровательная девушка. Стройная, с роскошными рыжими волосами и огромными глазами, она произвела неизгладимое впечатление на мистера Уолтера. Он тут же попросил ее попозировать ему, и мисс Элизабет Сиддал - так звали красавицу - согласилась. Ее родители были люди не очень зажиточные - отец с сыновьями управлял небольшой скобяной лавкой, а мать с дочерьми занималась портняжным делом. В семье было семеро детей, Лиззи хорошо знала, что такое нужда, и потому была рада подзаработать, даже столь сомнительным способом - в то время считалось, что труд натурщицы сродни работе проститутки. А, кроме того, Лиззи очень хотелось учиться рисовать! Однако денег на обучение не было, а потому она согласилась позировать Девереллу, видно, решив, что, попав к художникам (кстати, старший Деверелл был директором художественной школы), сможет и сама чему - нибудь научиться. А Уолтер был счастлив - наконец, он нашел свою Виолу, героиню картины «», над которой он тогда работал.
В мастерской Деверелла Лиззи познакомилась с его друзьями, художниками, члена ми Братства Прерафаэлитов. Это было весьма оригинальное братство. Возникло оно за год до встречи Уолтера и Лиззи, в 1848 году, когда группа студентов лондонской Академии художеств в знак протеста против холодного, бездушного официального искусства провозгласила своим идеалом творения мастеров раннего, «дорафаэлевского», Возрождения. В своих картинах они старались следовать принципам, изложенным в их манифесте, который был опубликован в изданном ими журнале «Исток».
На свободной выставке 1849 года в Гайд - парке Россетти выставляет «Детство Богоматери ». На раме художник поместил пояснительный поэтический текст, как своего рода пояснение, поскольку его живописная трактовка темы была далека от канонической. В стихотворении намечена мощная временная перспектива. Отрочество Богоматери рассматривается как отдаленный в прошлое, но важный этап в ее судьбе, предуготовивший к великой миссии. Контраст благодатного спокойствия Марии - отроковицы и сильнейшего потрясения, которое ей предстоит пережить в будущем, создает поле поэтического волнения.
В том же году в Королевской академии выставляет картину вместе с «Изабеллой » Джона Эверетта Миллеса и «» Уильяма Холмана Ханта. Дебют прерафаэлитов прошел удачно, все картины были проданы, они не могли не привлечь внимания критиков и публики.: понравились фигуры, написанные ярко и отчетливо, пояснительные тексты растолковывали сюжет и символические детали, пленила искренность и простота исполнения.
Порой полотна прерафаэлитов были уж слишком символичны, слишком вычурны, но они так отличались от всего того, что делалось тогдашними мэтрами английского искусства. Кроме Уолтера Деверелла, в группу входили Джон Эверетт Миллес, Уильям Холман Хант и Данте Габриэль Россетти - последний был признанным лидером прерафаэлитов. Его отец, бывший хранитель Бурбонского музея в Неаполе и ярый карбонарий, участвовавший в восстании 1820 года, по политическим причинам переехал в Лондон. Неудивительно, что в семействе Россетти царил культ великого итальянца. Россетти - старший так почитал Данте, что даже дал его имя своему сыну. Отец передал всем своим детям любовь к литературе - Мария Франческа, старшая дочь, написала книгу «Тень Данте », Кристина, младшая, стала известной поэтессой, младший сын Уильям Майкл - критиком и биографом брата. Габриэль, самый талантливый и известный из детей, начал писать в пять лет, а в пятнадцать его стихи уже печатались! Длинные волосы, выразительные итальянские глаза, нервное, подвижное лицо, нарочитая небрежность в одежде, дерзость в поведении - юный Россетти был настоящим бунтарем - романтиком, но, надо отметить, этот юноша с гордым именем Данте, несмотря на отсутствие особого усердия в учении, обладал глубокими познаниями в литературе и искусстве.
И вот, зайдя как - то в мастерскую своего приятеля Деверелла, он встретил там Лиззи Сиддал и был просто потрясен - он увидел ту, что постоянно присутствовала в его снах и мечтах. Лиззи отвечала всем требованиям, которые предъявляли к своим натурщицам художники - прерафаэлиты, а потому, с легкой руки Деверелла, она стала появляться на полотнах его друзей - прежде всего, Россетти, Ханта, Миллеса. Милейшая миссис Тозер разрешила Лиззи работать в лавке только часть дня, поэтому у девушки вполне хватало времени на позирование своим новым друзьям. В 1852 году Миллес задумал создать картину «». Конечно же, шекспировская героиня, уже жившая в его воображении, была похожа как две капли воды на Лиззи Сиддал.
На картине «Утонувшая Офелия » героиня должна была лежать в реке, и Миллес, для достижения реальности, укладывает Лиззи в ванну, воду в которой подогревают лампы. Лиззи часами вынуждена была лежать в воде, а ведь когда перегоревшие лампы сгорали, вода тут же становилась холодной. Но поглощенный работой Миллес ничего не замечал - ни посиневших губ Лиззи, ни того, что все ее тело дрожит от холода мелкой дрожью. Сеансы закончились жесточайшей простудой, которая потом переходит в туберкулез.
А Россетти по - настоящему влюбился в Лиззи. Он хотел, чтобы она принадлежала только ему, и с 1852 года девушка позирует только Габриэлю. И не только позирует, они живут вместе в снятом им доме на Чэтем - плейс, и счастливая Лиззи берет уроки рисования у своего друга и возлюбленного.
В 1854 году Данте знакомит Лиззи со своей сестрой Кристиной. Дочь хозяина скобяной лавки, да к тому же натурщица, не могла понравиться дочери лондонского профессора. Нет, эта девушка никогда не станет женой брата, возмущалась Кристина дома, рассказывая о встрече с Лиззи. Видя, как брат увлечен Лизи, Кристина, наверное, страшно ревновала. А Габриэль по - прежнему не желал расстаться со своей музой, вдохновлявшей его на создание замечательных картин.
Между тем Лиззи делала заметные успехи в живописи и рисунке, кроме того, она писала стихи! Первые свои строки она сочинила еще в детстве, а теперь, рядом с Россетти, талантливая Лиззи преуспевает как в литературе, так и в искусстве. Только вот чувствует она себя не очень хорошо.
В 1854 году подруга Лиззи Анна Мэри Хоуит уговорила ее показаться врачу. Доктор Уилкинсон нашел, что у Лиззи слабые легкие, и прописал ей пребывание на чистом воздухе. Лиззи едет в Гастингс, надеясь, что все скоро будет хорошо. Габриэль ни дня не мог прожить без своей Лиззи и собрался сопровождать ее. Но тут неожиданно в семейство Россетти приходит горе - умирает отец. Похоронив отца, Габриэль все же уезжает в Гастингс, несмотря на протесты сестер и брата.
Когда, пройдя курс лечения, влюбленные вернулись в Лондон, поздоровевшая и окрыленная Лиззи сразу же приступает к созданию серии картин - иллюстраций к поэме Россетти «Сестра Элен ». Им так хорошо вдвоем - он учит ее всему, что умеет сам, а она - она не только прилежная ученица, но, главное, любимая женщина, преданная, верная, самоотверженная.
Однажды, примерно в 1855 году, Россетти показал работы Лиззи Джону Рескину. Известный критик был потрясен мастерством и талантом молодой художницы и тут же купил все ее картины. Габриэль так рассказывал об этом в письме Уильяму Аллингэму: «Примерно неделю назад Рескин увидел и тут же купил все, даже самые мелкие работы мисс Сиддал. Он заявил, что они гораздо лучше моих и чьих бы то еще, и был просто безумно рад, став их владельцем».
Так Лиззи обрела покровителя в лице одного из самых ярких критиков Англии. Рескин, видя, что девушка слаба здоровьем, быстро устает, принял живое участие в ее судьбе и оплатил прием у известного оксфордского доктора Генри Вентворта. Вентворт, как и другие врачи, снова порекомендовал Лиззи уехать из Лондона, и Рескин отправил ее во Францию. Тут же в Париж к ней примчался Россетти , но ненадолго. Дела и живопись звали его обратно. А Лиззи из Парижа отправилась в Ниццу. Все бы хорошо, но жизнь в Ницце была недешевой, и вскоре у девушки кончились деньги. (К этому времени гордая Лиззи уже отказалась от помощи Рескина - по-видимому, ей казалось, что он уж слишком ее контролирует и определяет ее жизнь). Что оставалось делать? Она отправила письмо Россетти с просьбой о материальной помощи. У того тоже денег не было, но он быстро написал триптих «», продал его Рескину и отправил полученную сумму Лиззи.
Лиззи очень хотелось стать настоящей художницей, и, похоже, у нее все получалось. В 1857 году прерафаэлиты устроили выставку своих работ в Мэрилебоне на Фицрой - сквер, и Лиззи была единственной женщиной, участвующей в выставке. Ее работы сразу же были замечены публикой, а один американец из Массачусетса даже купил ее картину «».
В том же году Россетти, с новыми приятелями Уильямом Моррисом, Эдардом Берн - Джонсом и другими, ставшими его близкими друзьями, расписывает дискуссионный клуб Оксфорд - Юнион в Оксфордском университете, а Лиззи путешествует - сначала в Мэтлок, затем в Дербишир и Шеффилд где поступает в художественную школу. Ей хочется утвердиться в своем предназначении художницы, хочется увериться, что она - самостоятельный, профессиональный мастер.
|
|
|
|
Жить с пылким и порывистым Россетти было непросто. Да и верность Габриэлю, несмотря на пылкую влюбленность, отнюдь не присуща. Как - то он познакомился с одной натурщицей - бывшей проституткой Фанни Корнфорт. Эта роскошная, чувственная дама увлекла впечатлительного художника, пробудив в нем вожделение и страсть. Лиззи он представлял как символ возвышенной любви, платонических чувств, а Фанни - Фанни утоляла его плотские желания, и делала это блестяще.
|
|
|
|
Лиззи было тяжело наблюдать такой взрыв чувств своего обожаемого Габриэля, и она решила уйти от него. Ее терпению пришел конец - он столько раз жениться на ней обещал, и столько раз нарушал свои обещания...
Однако Россетти никогда не забывал Элизабет. Узнав, что она тяжело больна, он мчится к ней. Ей плохо - и он, стараясь не оставлять ее надолго одну, мечется между Оксфордом, где он должен закончить работу, и Мэтлоком, где жила Лиззи. Так продолжалось несколько месяцев, пока врачи не сказали ему, что жить Лиззи осталось совсем недолго. И тогда Габриэль принял, наконец, решение, которого так долго ждала его возлюбленная, - попросил ее выйти за него замуж. Это произошло 23 мая 1860 года, спустя почти десять лет со дня их первой встречи Лиззи все - таки согласилась стать его женой. Поддерживая ее - она была очень слаба, - Габриэль повел девушку в церковь, а после венчания в гастингской церкви молодожены отправились во Францию, где провели свой счастливый медовый месяц.
В октябре они вернулись домой, в Лондон на Четэм - плейс. К этому времени Лиззи была уже беременна, и сердце ее переполняла радость. Вдохновленная новыми переживаниями, она написала поэму «Наконец ».
Но рыжеволосой красавице Лиззи не суждено было стать матерью. 2 мая 1861 года она разрешилась от бремени мертворожденным ребенком. Смириться с этим горем было просто невозможно. Ничто не могло вывести ее из глубочайшей депрессии. Помогал только опиум - он давал возможность забыться хотя бы на мгновение, уплыть туда, где все были живы, здоровы и счастливы... Думая, что семейная, теплая обстановка в доме Моррисов поможет несчастной Лиззи, Россетти отправил ее к родным. Но там уже был ребенок, кроме того, Джейн Моррис снова оказалась беременной... Наблюдать эту идиллию было невыносимым испытанием для Лиззи. К тому же, когда они с Габриэлем были как - то в гостях у своих друзей, ей сообщили, что и ее подруга Бесси Паркс тоже ждет ребенка. Вернулись они домой около восьми вечера, после чего Россетти ушел на занятия в Уоркинг Мен - колледж. Придя домой поздно ночью, он нашел Лиззи лежащей в своей комнате без сознания - как потом выяснилось, она приняла десятикратную дозу снотворного лауданума. Россетти никак не мог смириться с тем, что его Лиззи умирает, - он вызывал подряд четырех профессоров, но никто уже не мог вернуть к жизни его возлюбленную. Утром 11 февраля 1862 года ее не стало. Официальная версия полиции - от случайной передозировки снотворного. Однако ходили слухи, что это было самоубийство, что Лиззи оставила прощальное письмо. Якобы Россетти, потрясенный смертью любимой, бросился к своему ближайшему другу Форду Мэддоксу Брауну, а тот уговорил Габриэля сжечь письмо жены - общество и церковь осуждали самоубийц, и самовольный уход Лиззи из жизни мог повлечь за собой скандал, а церковные власти могли не разрешить похоронить ее по - христиански.
Похороны состоялись 17 - го февраля. Во время погребения Россетти, тяжело переживавший смерть жены и чувствовавший свою вину перед ней, вдруг бросил в порыве скорби в гроб небольшую тетрадь - это были его неопубликованные стихи, посвященные Лиззи.
Под впечатлением огромной утраты Россетти пишет картину «». Ему всегда казалось, что его любовь к Элизабет подобна любви кумира семейства Россетти Данте Алигьери к Беатриче.
Еще в юные годы Россетти самостоятельно перевел на английский язык «Новую жизнь » великого поэта. В этой книге, по сути, автобиографической повести, Данте рассказывает, как однажды он увидел Беатриче и воспылал к ней высокой платонической любовью. Тогда, во время их первой встречи, они лишь обменялись несколькими словами, но эта встреча была единственной. Беатриче выросла, вышла замуж и вскоре умерла. А Данте пронес любовь к ней через всю свою жизнь. Идеальная любовь поэта и его музы восхищала Россетти, хотя сам он любил, и вполне по - земному, не одну женщину.
В Лиззи Сиддал ему всегда хотелось видеть свою Беатриче. И не случайно это полотно, полное чувства горечи и утраты по той, что символизировала для него высокую, неземную любовь, он так и назвал - «». И посвящена эта картина, конечно же, не юной дантевской Беатриче, а любившей его до самозабвения Элизабет Сиддал. Сам художник говорил, что в этой работе он хотел показать смерть «как экстаз, как духовное перерождение». У Лиззи - Беатриче глаза закрыты - она уже в ином мире. Роскошные рыжие волосы, светящиеся в лучах солнца, - словно нимб. Вестник смерти в образе птицы бросает в ее ладони мак, символ покоя и забвения. На заднем плане Россетти изобразил справа Данте и слева Амура, несущего любовь - пламенеющее сердце. Лицо ушедшей навсегда возлюбленной обращено к свету, который она принимает всем своим существом, ведь свет - это божественная благодать. В этой картине нет каких-либо сложных композиционных решений, цветовых изысков - она не вызывает восхищения мастерством художника. Но почему-то от нее невозможно оторвать взгляд - она завораживает, не отпускает...
Безутешный Россетти вновь и вновь воскрешал черты любимой в картинах «Смерть Беатриче », «». Возникала она и в его более поздних работах... Ведь несмотря на утрату, он продолжал жить и творить. А история Элизабет Сиддал ее похоронами не закончилась.
В 1869 году Россетти предложили издать его ранние стихи. Художник с радостью согласился, да только текстов у него не было - рукопись, единственная, которая у него была, лежала в гробу Элизабет. Чтобы ее достать, требовалось совершить деяние, противоречащее всем нормам морали - разрыть могилу жены и открыть гроб. Россетти долго не мог решиться на этот кощунственный шаг. Наконец, он все же дал разрешение на эксгумацию, однако сам в этом ужасном деле участия не принимал - все поручил своему другу и агенту Чарльзу Хоуэллу. Тот с честью справился с возложенным на него поручением. В начале октября 1869 года, глубокой ночью, Хоуэлл с двумя кладбищенскими служителями отправился на Хайгейтское кладбище, где находилась усыпальница семейства Россетти . При свете костра и масляных ламп они разрыли землю и открыли крышку гроба. Тело Элизабет, рассказывал потом Хоуэлл Россетти, прекрасно сохранилось, она так была похожа на Офелию с картины Миллеса! Ее роскошные волосы стали еще длиннее, и даже пришлось потратить некоторое время, разыскивая среди рыжих прядей тетрадь стихов. Затем гроб закрыли и положили обратно. Вся процедура была проведена втайне - о случившемся не знали ни родители Элизабет, которые наверняка бы не разрешили нарушать покой умершей дочери, ни родственники Россетти.
Сборник стихов, посвященных Элизабет, был опубликован в 1870 году, вместе с более поздними стихами Россетти. Многие критики отрицательно восприняли поэтические откровения художника - его обвиняли в излишнем эротизме и оскорблении нравственных устоев. Страшный грех - эксгумация - мучил художника, не давал ему покоя ни днем, ни ночью. Он чувствовал себя виновным в смерти Элизабет, в том, что в тот роковой вечер оставил ее одну, что позволил себе ради мирских дел забыть о нерушимых христианских законах. Бессонница, алкоголь, наркотики... Все это подтачивало его физическое и душевное здоровье. Только новая любовь - любовь к жене своего друга Джейн Моррис - удержала его от самоубийства. Наверное, так полагал и Моррис, который не мешал развивающимся отношений между другом и женой. Для Россетти Джейн стала новой музой. Теперь он писал только ее. Россетти сделал много фотографий с Джейн в саду своего дома, используя их как этюды. Ее необычное, несколько мрачное лицо превращалось на его полотнах в исполненное колдовской, нездешней красотой. В картине «Прозерпина » Джейн изображена с гранатом в руке в образе Богини подземного царства.
Отведав несколько зернышек, она оказалась связана с новым супругом - Плутоном, владетелем подземного мира. Ее красота и чувственность принадлежат земле, но судьба обрекла ее на ад. А вот она в образе «Астарты Сирийской ». Красивая, гордая, умная. Красота ее кажется пугающей, демонической. Придавая Астарте, доброй и одновременно жестокой сирийской богине любви, черты Джейн, Россетти, видимо, хотел сказать о том, что Джейн постепенно отходит от него.
Во время позирования для этой картины Джейн поняла, сколь велика зависимость художника от наркотиков, и решила прекратить позирование. А позже, поняв, что не смогла отвратить Россетти от его пагубных пристрастий и, устав от смены его настроений, беспричинных взрывов ярости, вернулась к мужу.
В 1880 году Россетти пишет картину «», используя для портрета зарисовку с Джейн, сделанную в первые годы знакомства. Побеги платана обвивают женщину, а цветок жимолости в ее руке говорит о безответно питаемой художником любви. Изысканность отличает теперь стиль художника. Но работать ему становится трудно, все чаще он заговаривается...
Россетти совсем запил. Он снова и снова винил себя за Элизабет, за то, что не дал ей покоя ни при жизни, ни после смерти, винил за свершенные и несвершенные свои грехи. Понимая, что умирает, он велел похоронить себя не в семейном склепе, а подальше от Хайгейта, внушавшего ему панический ужас.
Художник и поэт Данте Габриэль Россетти умер 9 апреля 1882 года в курортном городе Брайтон от воспаления почек. Через двадцать лет после ухода своей Музы...
Россетти пережил несколько этапов творчества, но его картины всегда исполнены поэтического настроения, он оставался искренним, «до предела опустошая свое сердце». Рескин считал его живопись «главной интеллектуальной силой в становлении современной романтической школы в Англии». В конце XIX века прерафаэлиты становятся воспоминанием, но в 60 - х годах XX века их открывают заново. Кинорежиссер Питер Гринуэй говорил, что вдохновение для своих картин он черпал, наслаждаясь прерафаэлитскими пейзажами. Сальвадор Дали пишет о сюрреализме вечно женственного в прерафаэлизме, подтверждая свои парадоксальные мысли анализом женских образов Россетти, - «одновременно самых желанных и самых ужасающих женщин, которые только могут быть.., это плотские фантазмы из области «ложных воспоминаний» детства, это студень из самых преступных чувственных снов... Именно они образуют «лунную легенду Запада».
РОССЕТТИ, ДАНТЕ ГАБРИЕЛ (Rossetti, Dante Gabriel) (1828–1882), английский художник и поэт. Родился 12 мая 1828 в Лондоне. Его отец, итальянский эмигрант Габриеле Россетти, был профессором итальянского языка в Кингз-колледже Лондонского университета. Данте Габриел получил образование в школе при Кингз-колледже и затем в различных лондонских художественных академиях. В 1848 вместе с Д.Э.Милле, Х.Хантом и другими он основал «Прерафаэлитское братство», а год спустя выставил свое первое полотно Детство Девы . Его самое известное стихотворение Благословенная отроковица было напечатано в 1850 в журнале прерафаэлитов «Росток». Интерес Россетти к Средневековью и итальянской литературе той поры отразился во многих его живописных работах и в поэзии, а также предопределил тему его первой книги Старые итальянские поэты (The Early Italian Poets , 1861), в которую входили переводы из Данте, его предшественников и современников. В 1860 Россетти женился на Элизабет Сиддол, скончавшейся через два года. Рукопись многочисленных его стихотворений была положена в ее гроб, но впоследствии извлечена и опубликована (Стихи Д.Г.Россетти – Poems by D.G.Rossetti , 1870). Остаток жизни Россетти провел затворником. Две его последние книги Стихотворения (Poems ) и Баллады и сонеты (Ballads and Sonnets ) вышли в 1881. Умер Россетти в Берчингтоне 9 апреля 1882.
Хотя Россетти зарабатывал на жизнь живописью, более всего он известен как поэт. Впрочем, поэзия и живопись в его творчестве дополняют друг друга: самые известные его полотна вдохновлены литературой, тогда как лучшие стихи отличает изобразительность. Нередко, как было с Благословенной отроковицей , он разрабатывал ту же тему в стихах и на полотне, и сонеты зачастую озвучивали его портреты и картины. В поэзии, как и в живописи, Россетти остается прерафаэлитом: в ней обычны средневековый колорит и пристрастие к символике, а каждый штрих тщательно отобран. Россетти почти не касался острых проблем своего времени – общественных, политических, религиозных. Основная тема его стихов – любовь. Цикл из 101 сонета Дом жизни (The House of Life ), где преобладают мотивы юности, любви, недолговечности, обреченности, смерти, – одно из наиболее характерных для него произведений. Россетти намеренно использовал архаичную лексику, привычные слова помещал в чуждый контекст, придавая им новый смысл. Часто он ставит в словах неверное ударение и подбирает необычные рифмы, чтобы появился новый, неожиданный эффект. Каждый сонет воссоздает некий определенный час в жизни поэта, настроение, атмосферу, картину, которые он счел достойными увековечения. Россетти прекрасно владел и жанром литературной баллады, используя темы и художественные приемы старых баллад, но придавая им современное, более изощренное звучание, как в наиболее удавшихся Сестре Елене и Трагедии короля .
Россетти-художник стремился передавать не столько зримый облик мира, сколько навеянные фантазией картины, заполненные знакомыми по литературе фигурами. Литературность картин Россетти, где так важен сюжет, побуждает говорить о нем как о приверженце романтической школы, очень влиятельной в ту пору; как и другие ее представители, он любил изображать седую старину, в особенности Италию 15 в., усердно подражая итальянским художникам того периода. Впрочем, по сути своего искусства Россетти принадлежит новому времени, и в его картинах, как, например, в Благовещении (1850), изображения святых модернизированы до такой степени, что автор навлек на себя нападки общественного мнения. Сильное чувство к жене, которая была и его натурщицей, определило характер изображения большинства женских фигур на полотнах, созданных до ее смерти, – длинная линия шеи, длинные волосы, томная красота. Лишь впоследствии он стал отдавать предпочтение более чувственным и пышным женским формам. В числе его наиболее удачных работ иллюстрации к сочинениям А.Теннисона (1856–1857) и Смерти Артура Т.Мэлори.
Он мог бы стать настоящей рок-звездой, если их отбирают в клуб по критерию губительности образа жизни для своего здоровья. Но до возникновения рок музыки должно было пройти еще примерно лет сто, потому он стал художником и поэтом. Сегодня мы приоткроем дверь в удивительный мир прерафаэлитов, расцветших в зените Викторианской Англии. Россетти Данте Габриэль - просим в студию! В этот раз мы не имеем права пропустить историю про родился-учился. Это очень важно. Появился на свет мальчик в семье преподавателя итальянского языка, который ну просто обожал “Божественную комедию” Данте Алигьери. Будущего художника назвали Габриэль Чарльз Данте - попробуй-ка не стать великим творцом с таким-то именем! Юный Россетти обладал неуемным нравом, если что-то ему не нравилось,то он бунтовал. Даже в учебе. Сначала он поступил в королевский колледж, а потом в класс античного искусства при королевской академии. По его мнению, программа в этих заведениях безбожно устарела. Его до глубины души бесили избитые темы и приглушенные тона. Вот чему стремились научить юных дарований. Помпезные портреты аристократии, классические позы. Природа из серии 50 оттенков коричневого. Даже религиозная живопись, коей тогда было немного - общепринятые трактовки сюжетов, избитые композиционные решения, и никакой духовности. Молодые и горячие решили восстать против серости и монолитности. Так появилась идея тайного братства прерафаэлитов. Эти ребята решили опираться на раннее возрождение, то, что было до Рафаэля. По их мнению именно этот нехороший человек стал идеализировать сюжеты, делая их образцовыми, но во многом условными. Они здесь все такие миленькие, кругленькие, и только и делают, что целыми днями сидят на траве, читают и гладят животных. Своими же кумирами прерафаэлиты избрали художников до Рафаэеля с их яркими глубокими цветами, искренностью, глубокой детализированностью и декоративностью. Прерафаэлиты стремятся возродить религиозную живопись, но в своих работах отходят от христианского канона, пытаясь рассказать определенную историю. Им интересно не столько теологическое содержание, сколько возможность показать житейские драмы библейских героев, что ничто человеческое им не чуждо, раскрыть их мысли и сомнения. Тут, например, Богородица жалеет малыша Иисуса, который в плотницкой мастерской Иосифа проткнул ладонь гвоздем. Гвоздь из стола на заднем плане выдергивает Святая Анна. Довольно интересный подход к созданию сюжета, ведь в нем мы видим отсылки к дальнейшей истории Иисуса. Картина сверху донизу наполнена различными символами. Или тут, уже у Россетти, Гавриил спускается с небес к деве Марии, чтобы сообщить ей благую весть. По канону Богородица должна быть радостной или по крайней мере одухотворенной. Тут же она испугана, и даже отшатнулась от него. Конечно, не каждый день к тебе прилетает архангел и говорит, что у тебя родится сын божий. Консервативное общество викторианской Англии посчитало эти работы “возмутительными, грубыми и нелепыми”. Чарльз Диккенс например вообще сказал, что это гнусно и омерзительно. Молодежь уже не та пошла! Но известный критик Джон Рёскин заметил прерафаэлитов и один из первых написал хвалебную статью. Это, кстати, была большая удача, поскольку Рёскин имел суперсилу формировать общественное мнение, и прерафаэлитов сразу возлюбили. Надо сказать, что Россетти, посмотрев на все эти колебания общественности, утвердился во мнении, что искусство - это как проституция - всегда находишься в зависимости от капризов клиентов. Выполняешь прихоти заказчика - ты на коне, а делаешь то что хочешь - ну извини. Выставок своих картин он с тех пор не проводил. Россетти тут все же немного кривил душой, потому что сам он писал всегда только то,что самому ему лично бесспорно нравилось, а именно красивых женщин. Его работы - это не в полном смысле слова портреты, т.к. почти всегда это образы древних богинь или литературных героинь. Характера модели мы здесь не видим, девушки всегда в образе. Почему все эти женщины выглядят если не клонами, то хотя бы близняшками?Дело в том, что и изображал то он всего несколько дам. Одна из них - Элизабет Сиддал. Несмотря на то, что девушка была больна туберкулезом, это не мешало ей быть музой не только для Россетти, но и, для других прерафаэлитов,в частности, для Милле. Для образа знаменитой Офелии, ей приходилось, жертвуя собственным здоровьем, подолгу лежать в наполненной водой ванне. Спустя 10 лет совместной жизни, Россетти все же решился жениться на Лиззи. После этого он испытал невероятный творческий подъем, написав множество стихов. Да да, он был не только художником,но и талантливым поэтом. Но Лиззи, которая и так была неизлечимо больна, еще и родила мертвого ребенка. Это совсем на положительный лад не настраивает, знаете ли. От неуемной грусти она стала закидываться лауданумом - настойкой опиума, которой в те годы лечили натурально все болезни до полного окоченения пациента. Итог немного предсказуем - девушка вскоре скончалась от передозировки. Наш художник, конечно, очень переживал, корил себя, что уделял жене мало внимания, весь отдаваясь творчеству. Как романтическая натура, он похоронил все свои стихи вместе с ней. После кончины жены он пустился во все тяжкие, и завел себе кенгуру, зебу, хамелеона, крота, сурка, попугая, ворона, японскую саламандру, броненосца, белого быка, у которого глаза такие же красивые как у Лиззи, древесную сову, галку и вомбата. зоозащитники,Завидуйте! Кстати, когда вомбат умер в 1869 году, художник нарисовал сатирический автопортрет и пригласил друзей на похороны. Россетти все же сохранил неплохое чувство юмора и это на фоне депрессивных и упаднических настроений. Но со временем романтические побуждения отходят на второй план, когда появляется возможность подзаработать деньжат. Спустя 6 лет к Россетти пришел некий издатель, предложивший выпустить сборник его стихов. Недолго думая, художник повелел выкопать гроб с давно почившей супругой, дабы забрать оттуда стихи. Ужасно некрасивая история. А тем не менее сборник сонетов был напечатан, принеся Россетти славу и почет. Конечно, же настоящий художник ущербен, если у него все лишь одна муза. Герой нашего рассказа, естественно,не был исключением. Очередным увлечением была Джейн Бёрден - супруга близкого друга художника Уильяма Морриса. Каков подлец, скажете вы! Но Уильям Моррис прекрасно знал об их связи, и более того не препятствовал ей, поскольку только это удерживало Россетти от самоубийства. На одной из самых известных своих работ художник изображает Джейн Моррис в образе богини Прозерпины. По легенде, царь подземного царства Плутон воспылал любовью к юной богине, выкрал ее и увез к себе в царство мертвых. Долго так продолжаться не могло, Плутон вынужден был отпустить девушку. Перед этим он дал ей съесть несколько зерен граната. С тех пор Прозерпина вынуждена полгода проводить в царстве живых, и полгода - в царстве мертвых. Аналогия с Джейн, прикованной к нелюбимому мужу, очевидна. Суровая бытовуха не щадит никого, не пожалела и художника. Россетти часто и помногу пил, Джейн не могла это выносить,и вернулась к мужу. Вообще, конечно, потеря двух любимых женщин не прошла для него бесследно. Он стал мешать алкоголь со снотворным, а и без того имеющаяся депрессия усилилась манией преследования и галлюцинациями. Дабы привести его в чувство, друзья вывезли его к морю, где он вскоре и умер. Как это часто бывает, его смерть вызвала огромный всплеск интереса к его творчеству. Стали проводиться мемориальные выставки, общество впервые за 30 лет увидело его дивные картины. Эти прекрасные задумчивые дамы стали в его полотнах по-настоящему бессмертным воплощением чувственности и женской красоты. Ну что же, весьма недурное начало для Прерафаэлитов. Мы еще обязательно вернемся к этой теме, а пока пишите в комментариях, нравится ли персонально вам подобное направление в живописи? Кто ваш любимый художник прерафаэлит и про кого бы вы хотели следующие выпуски? Подписывайтесь, ставьте лайк. Пока!
Первой картиной созданной в прерафаэлитской
манере принято считать «Юность девы Марии» Данте габриэля Россетти,
выставленную на Свободной выставке, а затем в королевской академии в
1849 году вместе с «Изабеллой» Миллеса и «Риенци» Ханта.
Художники
и раньше обращались к детству Богородицы (хотя этот иконографический
сюжет не был так популярен, как, например, Благовещение). В отличие от
своих предшественников Россетти решил изобразить Марию не читающей
библию, а вышивающей лилию – символ чистоты и непорочности, что было бы
более символично.
Первоначально Россетти планировал изобразить кроме
Марии, Святой Анны и Иоакима двух ангелов, которые держат стебель лилии.
Но один из мальчиков-моделей оказался чересчур подвизным и не мог
стоять не двигаясь и нескольких минут. В результате Россетти пришлось
немного изменить композицию – на полотне остался только один ангел, а
место другого заняла стопка книг, на которой стоит сосуд со стеблем. На
первых порах (отчасти из-за нехватки средств, отчасти из-за секретности
братства) прерафаэлитам позировали друзья и знакомые, в данном случае
моделью для образа святой Анны послужила мать Россетти Франческа
Полидори, а для Марии – сестра Кристина.
В «Юности девы Марии»
Россетти использовал многие христианские символы. Цвета книг («Вот
книги: Добродетелей цвета // В них запечатлены: апостол Павел // любовь
златую выше прочих ставил»). Лилии в сосуде – символ чистоты, кроме того
нельзя не обратить внимание, что на стебле всего три цветка (триединцы
Бог: Бог-отец, Бог-сын, Бог-святой дух). Красная накидка на окне,
которая отсылает зрителя к плащанице. На полу лежат, перевитые лентой,
семь пальмовых листьев и ветка терна с семью шипами – символы семи
радостей и скорбей Девы Марии. Символика произведений разъяснялась в
двух стихотворениях – одно было на раме, другое – в каталоге.
Любопытен
и еще один момент – это одно из первых полотен, которыми прерафаэлиты
заявили о себе. «Юность Девы Марии» подписана именем художника и на
момент выставки 1849 года неразгаданными буквами P. R. B. Но намерения
братства, возможно заключены, и в самом изображении, ведь Мария копирует
цветок не с эскиза (как обычно делают вышивальщицы), а с натуры, что
очень созвучно прерафаэлитскому принципу верности природе.
На
выставке королевской академии «Юность девы Марии» получила одобрительные
отзывы. Возможно, это было вызвано тем, что картина была проста и (в
отличие от «Благовещения, которое было выставлено годом позже) вполне
соотвествовала канонам. Как и викторианским представлениям о девичьей
добродетели, которая должна обеспечиваться достаточно замкнутым образом
жизни под присмотром матери.
